Игра в античность - Игорь Ягупов

– По преданиям, которые передаются в моей семье, – не без гордости сообщил им Данай, – это пряжка с плаща бога красноречия Гермеса. Мне так рассказывал отец. Впрочем, без особого пафоса. Сам он, если честно, не очень интересовался семейными корнями…

– Чего нельзя сказать о вас? – вновь смерила его своим пронзительным взглядом Аня.

– Да, пожалуй, – согласился Данай.

– Пряжка замечательная, – произнес Зиновий Харитонович, бросив при этом внимательный взгляд на племянника Кукушкина, – античная. В этом нет сомнений?

– Нет, – подтвердил Гера, бережно повертев пряжку в руке.

Его мнение в этом вопросе собравшиеся в комнате новые знакомые Даная явно признали авторитетным.

Наступила пауза. Данай хотел поведать Зиновию Харитоновичу, его дочери и Гере о своей семье, пропавших деде с бабкой, войне и приемной семье отца, но не без основания решил, что Кукушкин наверняка уже все им давно рассказал.

– Прекрасный вечер, – промямлил он вместо этого, чтобы хоть как-то поддержать беседу.

– А я знаю, как сделать его еще лучше, – неожиданно предложила Аня. – Предлагаю вам сыграть в игру.

– В игру? – переспросил Данай. – В какую?

– Мы все зовем ее игрой в античность, – пояснила Аня. – Чудеснейшая возможность скоротать время для людей, которые кое-что читали.

– Что-то вроде исторической реконструкции. Скорее даже не исторической, а этакой, знаете ли, филологической, – с готовностью подхватил Кукушкин.

– Подробнее, пожалуйста, – попросил явно заинтересованный Данай.

– Берем некую отправную точку в современности и пробуем найти ее след в толще времен, – пояснил Зиновий Харитонович. – К примеру, предки одного моего знакомого были кузнецами. Как было не проследить его родословную до самого Гефеста?

– Он тоже грек? – еще больше воодушевился Данай.

– Кто? Гефест? – хмыкнула Аня. – Он бог!

– Да не Гефест, – стушевался Данай, которого красивая и заносчивая девушка раз за разом вводила в ступор. – Простите, ради бога, мою косноязычность. Я имел в виду знакомого Зиновия Харитоновича.

– Ах, его! – снова хмыкнула Аня и беспечно добавила: – Наверное. Знаете, все мы отчасти греки. Если хорошо покопаться в родословных…

– Это точно, – хихикнул Кукушкин. – Кого возьмем на съедение на этот раз?

– Звучит по-людоедски, – улыбнулась Аня.

– Гостя, конечно, – предложил Зиновий Харитонович.

– Вы, надеюсь, не против? – поинтересовалась у Даная Аня, вновь окатив его своим насмешливым взглядом. – Как ни крути, а вы для нас человек новый. Чем, собственно говоря, и интересны. А ваша древняя пряжка дает очевидный повод для полета фантазии.

– Я… – замялся Данай под требовательным взглядом голубых глаз.

– Не бойтесь, в игре нет ничего страшного, – фыркнула Аня. – Мы попытаемся представить вам историю вашей семьи. Так, как мы ее увидим. А вам останется лишь оценить работу нашей фантазии. Вот все и развлечемся. Не в подкидного же дурака играть?

– Я согласен, – брякнул Данай и тут же снова смутился. – Не в смысле дурака, конечно. А в смысле реконструкции.

– Вот и славно, – фыркнула Аня. – Что ж, делаем ставки, господа. С какого времени начнем?

– С войны? – предложил Гера.

– Давайте раньше, у нас в запасе три прекрасных вечера, – воодушевился Кукушкин. – Готов представить крымский период.

– Да что ж вы все мельчите, коллеги, – покачал головой Зиновий Харитонович, словно карточный шулер, подначивающий денежного, но очень осторожного игрока сделать по-настоящему крупную ставку. – Эллинистические времена!

– Ерунда, – фыркнула Аня, презрительно взглянув на отца своими бездонными голубыми глазами, – детский лепет на лужайке. Мы в античность играем или в казаков-разбойников?

– Ваше предложение, Анна? – поддавшись общему азарту, поинтересовался Данай.

– Падение Трои, – после некоторой паузы, требуемой для предания сказанному необходимого веса, произнесла девушка.

– Что ж, глубже, наверное, никто копнуть не осмелится, – с видом побежденного развел руками Кукушкин. – Твоя взяла!

– Я, между прочим, имел в виду Троянскую войну, – обиженно вставил Гера.

– Поздно. Надо было выражаться яснее, – фыркнула Аня и, устремив взгляд на пляшущие в камине языки пламени, задумчиво добавила: – Я так и вижу Кассандру, которая, осознавая свое бессилие, мечется по дворцу Приама.

– Так начинай рассказ, не томи, – пробурчал Зиновий Харитонович.

Глава 8

Падение Трои

Кассандра стояла у окна своей комнаты в верхнем городе. На ней была черная траурная риза и такой же черный покров. Небо над Троадой с прошлого вечера было затянуто тяжелыми тучами. Откуда-то с севера, с Пропонтиды дул сильный порывистый ветер, швырявший в лицо молодой женщины редкие и крупные капли дождя.

Кассандра судорожно облизала потрескавшиеся пересохшие губы. Только близкие могли бы в этот момент узнать прекрасную дочь Приама. Ее лицо осунулось. Глаза запали в казавшиеся бездонными глазницы. Темные тени легли от носа к вискам. А черные кудряшки волос, слипшиеся и растрепанные, лежали на лбу, выбиваясь из-под покрова. Она стояла на голом каменном полу босыми ногами и не чувствовала холода. Мысленно она вся была там, внизу, возле невидимого отсюда пролома, среди толпящихся зевак и добровольных помощников городских стражей, затаскивающих данайский дар в город.

– Соленый, – машинально прошептала Кассандра, слизывая влагу с обветревших губ, – какой соленый дождь.

Впрочем, она тут же поняла, что это не дождь был соленым, а те слезы, что безутешно катились по ее щекам. Слезы? Она думала, что у нее больше не осталось слез. К чему теперь плакать? Она давно уже всех оплакала. Конец близится, и ничего нельзя изменить…

– Гелен, Гелен! Бежим скорее вниз! – прервал мысли Кассандры звонкий мальчишеский голос прямо под окном. – Да скорей же, ленивец! Посмотрим на щедрость данайцев. Сама Афина, говорят, помогала им строить этого коня.

При упоминании имени ненавистной богини Кассандра содрогнулась всем телом. Она на шаг отступила от окна и отерла рукой мокрое лицо.

– Подожди, Главк! Мне не поспеть за тобой, – отозвался на улице запыхавшийся мальчишеский голос, принадлежавший, очевидно, тому самому лентяю Гелену.

– Так не будь таким тучным, Гелен, – крикнул уже где-то ниже по улице первый мальчишка. – Бежим, бежим, а то не успеем.

Кассандра подняла опущенный в пол взгляд. Пророческий дар помог ей, как это бывало и раньше, раздвинуть перед внутренним взором серую пелену дождя за проемом окна. В мыслях своих пронеслась она мимо колоннады дворца владыки Трои, мимо грузных и помпезных статуй. Опережая мальчишек, скачущих по мокрым ступеням и старающихся не поскользнуться, чтобы не сломать себе шею, Кассандра мысленно спустилась по мраморной лестнице вниз, в город. Затем мимо лавок торговцев, домов воинов и лачуг бедноты она добралась до западной стены.

Гигантские блоки, вытесанные некогда Посейдоном и Аполлоном и принесенные с отрогов Иды, чтобы быть сложенными в гигантскую и незыблемую для врагов стену могучего города, теперь были разметаны в стороны. В своем видении Кассандра ясно различала огромный пролом – локтей в сто, не меньше. И сделан он был не данайцами, не бессмертными богами, а самими защитниками цитадели.

– И здесь не обошлось без тебя, проклятая серебряная богиня, – с ненавистью прошептала Кассандра, закрыв глаза.

Как только она смежила веки, ее видение стало ярче. И никакой дождь уже не затуманивал для нее окрестности…

Толпа народа. В ней смешались старики и воины, женщины и дети. Крики, периодически вспыхивающие перебранки, толчея в борьбе за лучшее место. Каждый во что бы то ни стало хотел видеть то, что творилось там, в нескольких десятках локтей впереди, в самом проломе. Люди толкались, люди влезали на близлежащие деревья. Вверху, на крепостной стене справа и слева от зияющего, как свежая рана, пролома тоже толпились любопытные. Они смеялись, давали советы работающим, потешались над их бестолковостью и неуклюжестью или негодовали по этому поводу. Каждый из них, похоже, гораздо лучше знал, как нужно выполнить то, что творилось в проломе, невидимом пока мысленному взору пророчицы.

Кассандра в своей комнате запрокинула голову назад. По ее телу пробежала легкая судорога. Взор ее упирался мысленно в широкие спины ремесленников и торговцев, спотыкался об их мокрые от дождя хлены. Она никак не могла заглянуть туда, где творилось в тот момент самое главное, самое важное, то, что должно будет изменить все и навсегда. То, что уже нельзя будет исправить, то, что с неотвратимостью смерти приближалось и накатывало на город, выдержавший многолетнюю осаду.

– Да тяни же ты, неумеха! – вырвался из клокочущего шума толпы чей-то пронзительный фальцет.